Неточные совпадения
После этой статьи наступило
мертвое, и печатное и изустное, молчание о
книге, и Сергей Иванович видел, что его шестилетнее произведение, выработанное с такою любовью и трудом, прошло бесследно.
И
мертвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племен, как мертва
книга пред живым словом!
Под вечер он уселся в каюте, взял
книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба
мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
Даже самый беспорядок в этих комнатах после министерской передней, убожества хозяйского кабинета и разлагающегося великолепия
мертвых залов, — даже беспорядок казался приятным, потому что красноречиво свидетельствовал о присутствии живых людей: позабытая на столе
книга, начатая женская работа, соломенная шляпка с широкими полями и простеньким полевым цветочком, приколотым к тулье, — самый воздух, кажется, был полон жизни и говорил о чьем-то невидимом присутствии, о какой-то женской руке, которая производила этот беспорядок и расставила по окнам пахучие летние цветы.
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически с новой школой французской литературы. Он давал ей наделавшие в свое время большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «Семь смертных грехов» (Эжена Сю), «
Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и целую фалангу
книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
«
Мертвые души» я прочитал неохотно; «Записки из
мертвого дома» — тоже; «
Мертвые души», «
Мертвый дом», «Смерть», «Три смерти», «Живые мощи» — это однообразие названий
книг невольно останавливало внимание, возбуждая смутную неприязнь к таким
книгам. «Знамение времени», «Шаг за шагом», «Что делать?», «Хроника села Смурина» — тоже не понравились мне, как и все
книги этого порядка.
После же смерти внушается родным его, что для спасения души умершего полезно положить ему в руки печатную бумагу с молитвой; полезно еще, чтобы над
мертвым телом прочли известную
книгу и чтобы в церкви в известное время произносили бы имя умершего.
Книга — она вещь
мертвая, ее как хочешь бери, рви, ломай — она не закричит…
— Так… Ох, боже мой, боже мой… — вздохнул Самойленко; он осторожно потянул со стола запыленную
книгу, на которой лежала
мертвая сухая фаланга, и сказал: — Однако! Представь, идет по своим делам какой-нибудь зелененький жучок и вдруг по дороге встречает такую анафему. Воображаю, какой ужас!
По прочтении «
Мертвых душ», он, возвращая эту
книгу тому, кто ему ее доставил, сказал...
29 ноября. «Гоголь у нас по-прежнему бывает так же часто; он веселее и разговорчивее, нежели был прежде; говорит откровенно и о своей
книге и вообще стал проще, как все находят. Он твердо намерен продолжать „
Мертвые души“».
Надобно признаться, что почти все поручения Гоголя насчет присылки статистических и других
книг, а также выписок из дел и деловых регистров исполнялись очень плохо; а между тем очевидно, что все это было ему очень нужно для второго тома «
Мертвых душ».
Он поспешно отошел к крылосу, развернул
книгу и, чтобы более ободрить себя, начал читать самым громким голосом. Голос его поразил церковные деревянные стены, давно молчаливые и оглохлые. Одиноко, без эха, сыпался он густым басом в совершенно
мертвой тишине и казался несколько диким даже самому чтецу.
Она его всем своим холодным корпусом замещала, и я с особой усладой тайного узнавания прижималась к ней стриженым, горячим от лета, затылком, читая Валерии вслух запрещенные матерью и поэтому Валерией разрешенные — в руки данные — «
Мертвые Души», до которых — мертвецов и душ — так никогда и не дочиталась, ибо в последнюю секунду, когда вот-вот должны были появиться — и мертвецы и души — как нарочно слышался шаг матери (кстати, она так никогда и не вошла, а всегда только, в нужную минуту — как по заводу — проходила) — и я, обмирая от совсем уже другого — живого страха, пихала огромную
книгу под кровать (ту!).
Обительские заботы, чтение душеполезных
книг, непрестанные молитвы, тяжелые труды и богомыслие давно водворили в душе Манефы тихий, мирный покой. Не тревожили ее воспоминания молодости, все былое покрылось забвением. Сама Фленушка не будила более в уме ее памяти о прошлом. Считая Якима Прохорыча в
мертвых, Манефа внесла его имя в синодики постенный и литейный на вечное поминовение.
— В старых
книгах не то говорится, — довольно громко промолвил он. — Князя Георгия в том бою на реке Сити убили… Как же ему,
мертвому, было вниз по Волге бежать?
Игуменья плакала с ней и утешала не
мертвыми изречениями старых
книг, а задушевными словами женщины, испытавшей сердечное горе.
Поэтому только в Церкви и для Церкви ведома Библия как Слово Божие, вне же ее она есть
книга, обладающая высоким учительным авторитетом и большой литературной ценностью, но легко превращающаяся в
мертвую букву без животворящего духа или же представляющая просто предмет научной любознательности [Церковное установление канона священных
книг есть только авторитетное признание и повелительное санкционирование их теургической мощи.
— Никакого «народу» нет, одни лишь обыватели. Скука, тишь, только
книгами и спасался. Совершенно
мертвый городишко.
И будто я ему говорю: «Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился», и думаю между тем: «Правду ли я сказал?» И вдруг вижу, что он лежит как труп
мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую
книгу, писанную, в александрийский лист.
Чуть Глаша выпускала из рук
книгу, глаза ее устремлялись на какой-нибудь один предмет, зрачки мало-помалу расширялись и дрожали; она начинала к чему-то прислушиваться, вздрагивала и среди
мертвой тишины нерешительно произносила: «что?» Иногда она сама начинала замечать очень часто эти повторявшиеся что? — и они ее пугали: она боялась сумасшествия, часто начинающегося привычкою говорить самому с собою.
Но читать и в этот раз не мог и скоро с
книгою в руках заснул на широком и мягком диване, последним воспоминанием унося с собою в сон картину снежного и
мертвого мира, еле тронутого карандашом, чувство покорной затерянности в безбрежности его снегов и одинокого тепла от моего маленького защищенного крытого уголка.